Bylinnic online
ОБЫДЛЕННОСТЬ
1
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук… З-з-з-з-з-з-з…
Новый день начинается с того, что сквозь паутину, сплетённую из снов и кошмаров, прорываются звуки окружающего мира. Ещё с закрытыми глазами ощущаешь своё дыхание. После - капли дождя, барабанящего по стеклу с другой стороны.
ОБЫДЛЕННОСТЬ
1
Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук… З-з-з-з-з-з-з…
Новый день начинается с того, что сквозь паутину, сплетённую из снов и кошмаров, прорываются звуки окружающего мира. Ещё с закрытыми глазами ощущаешь своё дыхание. После - капли дождя, барабанящего по стеклу с другой стороны. Резко, словно гвоздь под мощным ударом, в мозг вонзается жужжание влетевших в комнату мух.  Узнаёшь шаги тех, кто уже проснулся, слабый зуд машинных колёс по дороге, истекающий ржавой водой кран, гневно вскипающий чайник. Утро. Тишина ночи разбивается на мелкие осколки, каждый из которых, издавая хрупкий звон, падает, катится и в итоге забивается в покрытые пылью углы под кроватью, сливаясь с этой пылью, и исчезает к тому моменту, когда полностью откроешь глаза. Открывать их не хочется. Непреодолимое желание лежать вот так под тёплым одеялом, слушая шелест дождя за окном, приковывает к постели, давит на тело, не успевшее отдохнуть за эту ночь, превращает мышцы в тесто. Но тиканье часов на столе напоминает – пора вставать.
Потягиваешься. Скрипучий звук сочленений позвонков – ещё один факт того, что человек хрупок по своей природе. Хрупок, как скорлупа куриных яиц, содержимое которых уже скворчит на сковороде, разбрызгивая в разные стороны масло. Поднимаешь веки, медленно, но настойчиво появляется изображение. Картина на стене, на которую обращаешь внимание только когда приходят гости и спрашивают: «Ой, чьё это?»; собственная фотография в некрасивой рамке (на красивую не хватило денег); одежда на спинке стула, сваленная в кучу, помятая, но которую надо будет натягивать на себя; магнитофон, вечно жующий кассеты; стопка журналов, давно прочитанных от корки до корки, с помятыми уголками страниц и много чего ещё, столь обыденного и  даже ненужного. Протираешь глаза, ещё раз потягиваешься. Зевота искажает лицо до кошмарных видений ночи, но - пять секунд и всё в норме. Скидываешь одеяло. Немного холодно коже, это немного бодрит. Дождь за окном стучит, стучит, и как видно, не думает прекращаться. Думаешь о том, что сейчас идти на работу в тот шелест и глухие удары капель о стекло, и на душе становиться приторно противно. Дождь навевает скуку и печаль.
На кухне уже приготовили яичницу и разлили по кружкам чай. Идёшь в ванну умываться, открываешь кран, набираешь полные ладони воды и разбиваешь её о лицо. Удар, ещё удар. Брызги попадают на грудь, на спину, покалывают словно иглы, и скатываются вниз. Переключаешься на тёплую воду и чистишь зубы. Ты делаешь это каждый день, отдавая предпочтение зубным пастам из реклам. «Она защищает тебя в течение всего дня… Кариес не пройдёт… Сбалансированная защита из фтора, хлора, терпенгедрола, парацетомола и ещё бог знает какой дряни… Тройная защита… Пять причин чистить зубы пастой… Семь признаков чистых зубов…» Наверное  в рекламе зубных паст есть какая-то магия чисел: три, пять, семь. Собираешься развить эту мысль, но за время завтрака забываешь об этом и вспоминаешь только через день или два, а может, и вообще никогда не вспомнишь.
Яичница уже успела остыть. Методично двигаешь челюстью, туда, сюда, вилка поднимается с кусками жареных яиц и опускается вниз уже пустой, только капли желтка вязко повисли и не хотят отцепиться. Чай тоже остыл. Смотришь на часы – остаётся свободно около пятнадцати минут, а затем нужно бежать на автобус. Стрелки совершают обороты по своему бесконечному кругу, отмеряя остаток до отправления на работу, до выходных, до отпуска, до женитьбы, до конца жизни. Ох уж эти часы! Сегодня они крепко сидят на руке, но могут легко не дожить до твоей смерти. Просто умрут раньше: разобьются или навсегда остановятся, но будут другие часы, а за ними могут быть ещё и ещё. Их преемственность заразна, а время, что ими отмеряется - неумолимо. Время. Оно песком течёт и течёт сквозь нас, царапает по коже, и постепенно эти царапины превращаются в морщины, складки, трещины, пока не рухнешь, как съеденное муравьями дерево…
Кидаешь в рот последний кусок, бежишь одеваться, забрасываешь в пакет документы, книгу, тетрадь, авторучку и выходишь в дождь. Топаешь по дороге в разводах бензиновой плёнки вдоль луж, собравшихся за ночь, закидывая комочки грязи на штанину, собирая лицом противную сырую морось. В наушниках плеера меланхолично звучит БГ, но на слова не обращаешь никакого внимания, музыка – это только фон нового дня. Она движется, течёт, а ты бредёшь по дороге к автобусной остановке, держа пакет и совсем не думая о том, какой день тебя ждёт.
2
Люди уже собрались. Кто-то угрюмо стоит под зонтом, кто-то с пресным лицом рассуждает о погоде, о дожде, о вчерашних выходных, кто-то (рот нараспашку) слушает. Здесь рождаются новые слухи, которые затем змеями поползут по городу, обрастая новыми подробностями, словно грязевой ком, набирая на себя всё новые и новые факты. «Вы слышали, что творилось ночью у Тех, а утром у Этих? Нет?! Да это просто ужас, что там было…» И начинается долгое нудное повествование... В этом и есть смысл жизни небольшого города. Ты живёшь в нём и волей-неволей начинаешь знать всех если не по именам, то в лицо это точно. И от этого не скрыться ни за музыкой из наушников, ни за философией Гребенщикова, ни за стенами дома. Информация проникает через поры кожи, зрительные нервы, через каждый волосок твоего тела. Ты можешь идти по улице, с тобой здороваются, а ты не помнишь этого человека, и начинаешь мучительно вспоминать: где уже его видел, откуда он тебя знает. Иногда это не приносит никаких результатов, а иногда вспоминаешь что, где и как. Но в данный момент стоишь на остановке, на маленьком островке среди падающих с небес капель, ждешь автобус, и поглощаешь постные лица.
Автобус приходит, и все лезем в него, толкаясь локтями, цепляясь за одежду одеждой, сумками, пакетами. Все места уже заняты и приходится стоять на обозрении у всех. Тебя уже обсуждают, даже не вслух, а так, про себя, ощупывают глазами со всех сторон, каждый сантиметр твоего тела. Глаза могут проникать намного глубже поверхности, они сканерами пронзают тебя внутри, фиксируют каждый закоулок души. С этим надо бороться. Закрываешься плотным коконом абсолютного отрешения от всего, что тебя окружает, опускаешь веки, музыка из наушников приобретает определённый смысл. А вокруг тебя витают чужие мысли. «Мешки под глазами – значит, не спал полночи. Пакет набит битком – интересно чего это он там тащит. Вот работает на халявном месте, получает хорошие деньги, а я маюсь». Можно посмотреть в лицо тем, чьё внимание приковано к тебе, но перед тобой получается совсем другой человек. Взгляд туманен, направлен в бесконечность; разговор с соседом идёт в непринуждённой форме; поправляет ворот плаща; руки на коленях, колени вместе. Сфинкс. Повернись спиной и опять чувствуешь сверление между лопаток, неясный зуд. Ну что ж, смотрите, пока глаза не лопнут и не растекутся по лицу, смазывая бережно наложенный макияж.
Достаёшь книгу и начинаешь нервно листать страницы. Необходимо абстрагироваться от серой массы, окружающей тебя, отвлечься от плащей разных оттенков коричневого, зелёного и красного, лиц, покрытых слоями пудр, румян, теней, помад снаружи и жиром изнутри. В основном едут женщины, но их основным женским признаком является не красота и грация, а упитанность. Некоторые из них не просто толстые. Нет, они представляют собой сгустки жировых отложений, которые плавно колышутся в такт движения автобуса. Кажется, что их лица нарисованы на упругих блинах, в которых прорезаны узкие глазки, вытянут картофелиной нос и растянут кривой улыбкой рот. Это ты замечаешь краем глаза, пробегая по строкам книги Пелевина, ощущая себя единственно реальным человеком в шевелящейся куче тел.
Мы едем, едем, но кажется, что мы стоим на месте, а это мимо ползут угрюмые старые дома, кладбище на окраине леса, овраг и снова дома. Разбитый асфальт подбрасывает автобус на ухабах, взгляд срывается со строки, падая на заплёванный семечками пол, затем ползёт обратно, цепляясь за буквы и слова. Ехать недолго, но устаешь от поездки быстро. Усталость рождается от промозглой погоды, от скрипящего и харкающего чем-то попсовым автобусного динамика, от тех же самых глаз. Усталость от всего и от всех. Непреодолимо хочется вернуться домой, укрыться одеялом, захлопнуть глаза и уснуть, но… Последний раз фыркнув и конвульсивно дёрнувшись, автобус остановился. Дверь, извергая из себя шипение, раскрывается, путь для новых свершений свободен. Приехали. Грязным ручьём все вытекаем на дождь и расползаемся по своим секторам и кабинетам, переходим к заполнению бумажек, бумаг и бумажищ.
3
«Сделай копию с этого бланка… Необходимо срочно подписать у директора вот этот документ… У меня не работает кнопка, посмотри… Мне нужно… Закончилось…» На самом деле ничего не закончилось, а всё только начинается. Броуновское движение ног по коридору, жуткий скрип устаревших матричных принтеров, нервное колыхание затхлого воздуха в кабинетах (купите, наконец, кондиционеры!). «Здесь куётся счастье!» «Здесь я работаю, и я это люблю!» Кредиты, дебеты, платёжные поручения, АВИЗО, заявки, реестры, учётные политики, бланки, папки, документы, бюджет, остаток средств, остаток нервов, остаток жизни. Круговорот бумаг в природе. Мы маленькие колёса гигантской машины кующей деньги тем, кто ей управляет. Чтобы мы не перестали работать –  нас иногда смазывают. Смазка – деньги. Деньги – работа. Ты крутишься, являясь хрупким колёсиком, но ты можешь раскрутиться и тобой заменят колесо покрупнее, которое смазывается чаще и обильней. Но, скорее всего, ты так и останешься почти незаметным для остальных движителем механизма. Потому что большие детали мало изнашиваются, ввиду того, что у них лучшая смазка, а в итоге лучшая квартира, машина, дача, пища. А ты приходишь в свой кабинет и уходишь из него, ожидая получку, на которую почти ничего нельзя купить. Каждый день одно и тоже, постепенно теряется весь смысл твоего существования, теряется причина и следствие, начало и конец. Начало в восемь часов ноль минут, конец в семнадцать часов ноль минут. Между ними кабинеты, забитые бумагами, оргтехникой и лицами сотрудников. Другие работают так же, но плевал ты на других. «Сколько ещё осталось?… Двадцать минут. Ну, слава Богу!» Совсем немного и снова будет автобус, скоро все окажемся дома, и день плавно перетечёт в вечер, заполненный телевизором, «говорящей головой» - диктором, новостями: здесь убили, там катастрофа, кровь, грязь; перед сном какое-нибудь кино, разбитое рекламой на десяток коротких роликов. Но сидя в кабинете перед ворохом бумаг, ты мечтаешь уже хотя бы об этом. А там глядишь, и скоро выходной подойдёт, с неизменным походом на рынок, глотанием воздуха городских улиц, тысячей знакомых, с их рукопожатиями, телефонными звонками, бестолковщиной и обыдленностью. 
4.
«Когда всё это закончится, Господи? Неужели человек для этого появляется на земле? Какова моя роль в твоих планах? Укажи верный путь, направь…»
5.
А ты крутись колесо жизни. Крутись и не останавливайся. Что мы знаем о тебе, об окружающем мире, о Вселенной? Просто крутись…
 Design by Bylinnic
Хостинг от uCoz